Повседневная жизнь блокадного Ленинграда
Из интервью с автором:
С.Я.: Как бы это вам сказать-то, Катя… Память — это такая вещь, с которой надо быть очень аккуратным, деликатным. Должно быть необходимое соотношение живого и мертвого. Необходим такт и в описаниях, и в отмечаниях мест памяти. Город не может быть мемориальным, поймите.
К.Г.: И это говорит человек, который взял на себя мучительный труд описать блокаду во всех ее проявлениях. Мне рассказывали даже, что за время подготовки этих двух книг вы сделались совершенно седой…
С.Я.: Да. Вот если даже для меня читать эти страшные документы было так тяжело, то что должны чувствовать, скажем так, неподготовленные люди, которые будут идти по городу, покрытому мемориальными табличками? Ведь это будет ощущение кладбища!
Потому что если мы говорим о блокаде, это либо гибель, либо голод, либо человек падает, либо его не поднимают, либо его поднимают, но он уже в таком состоянии... В истории блокады нет ни оптимизма, ни бодрости... Это абсолютная трагедия. Кладбище — это символ блокады.
С.Я.: Как бы это вам сказать-то, Катя… Память — это такая вещь, с которой надо быть очень аккуратным, деликатным. Должно быть необходимое соотношение живого и мертвого. Необходим такт и в описаниях, и в отмечаниях мест памяти. Город не может быть мемориальным, поймите.
К.Г.: И это говорит человек, который взял на себя мучительный труд описать блокаду во всех ее проявлениях. Мне рассказывали даже, что за время подготовки этих двух книг вы сделались совершенно седой…
С.Я.: Да. Вот если даже для меня читать эти страшные документы было так тяжело, то что должны чувствовать, скажем так, неподготовленные люди, которые будут идти по городу, покрытому мемориальными табличками? Ведь это будет ощущение кладбища!
Потому что если мы говорим о блокаде, это либо гибель, либо голод, либо человек падает, либо его не поднимают, либо его поднимают, но он уже в таком состоянии... В истории блокады нет ни оптимизма, ни бодрости... Это абсолютная трагедия. Кладбище — это символ блокады.